воскресенье, 27 февраля 2011 г.

"Иов: На встречу с истинным Богом, или назад к утраченной человечности" (Предисловие ко второй части)


Путь же к вере - это путь к себе самой.
Ее надо не найти где-то, а открыть внутри себя.
Это просто жизнь пред Небом, рядом с Безмерным,
которое открывается в личности Христа».
Александр Мень[1]

Отдалившись от Бога, человек тем самым удалился и от самого себя.[2] И чем дальше человек отстоит от своего Творца, тем меньшее представление он имеет о себе самом. И поэтому ввергает свою жизнь во всеобъемлющий хаос, в котором его способности и силы всегда направлены на разрушение. Человек объявил войну Богу, но вместе с тем он объявил ее и себе. А затем и мир, который был создан для человека и дан ему во благо, восстал против него, – с миром этим человек находится в постоянном состоянии вражды, и оба они стоят на грани уничтожения. Карл Барт пишет о том, что весь сотворенный мир стал товарищем человека по злоключениям.[3] Будучи средой обитания человека, весь мир стал невольно причастен к той духовной искаженности человека, которая проявилась в силу нарушенной им связи с Богом.[4] «Болезнь человека стала болезнью мира…»,[5] таким образом, грех, который вошел в человека – вошел в мир.
Отдалившись от Бога, человек (как индивидуум), перестал видеть не только себя – он также перестал видеть и других. Для безбожного человеческого естества других просто не существует – есть только он, и вокруг него вертится все, на нем все сходится и замыкается – не Бог, а он становится центром вселенной. Таким образом, мир, в котором мы живем – это мир одиночек, которые объединяются друг с другом лишь пред лицом опасности или необходимости выжить. В этом мире нет места для жертвы – в нем есть место только для выгоды.
Изменить и спасти этот мир возможно только пережив встречу с Богом, повернувшись лицом к Нему, а вместе с этим и к себе самому. Обретя мир с собой и Богом, человек возвращает мир и всему творению, которое не менее самого человека ожидает и нуждается в искуплении: «Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только [она], но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Римлянам 8:22-23).[6]
Иов пережил встречу с истинным Богом, пережил встречу со своим Искупителем, Бог открылся Иову, и в этом откровении Иов обрел свой мир и свое прощение. Однако откровение, пережитое Иовом, осталось непознанным нами, – нам известно, что он получил ответ, услышав Бога, и вопросы, поставленные им ранее, были решены. Но что же именно пережил Иов? Какими он увидел Бога и себя в момент этой встречи? На этот вопрос нет ответа ни в книге Иова, ни в Ветхом Завете в целом. Ответ мы можем найти лишь в Новом Завете, без которого не только история Иова и смысл всего пережитого им, но и смысл нашей собственной жизни никогда не был бы понят.
             Полноту откровения об истинном Боге и истинном человеке мы узнаем в Иисусе Христе. Именно в Нем мы переживаем то, что пережил Иов – в Нем мы встречаемся с истинным Богом, в Нем мы можем увидеть истинную человечность, в Нем «избранные включаются в мировой процесс, в котором мир становится на путь возвращения к Богу».[7] Но в то же самое время в человечности Христа нам открыта и истинная природа Бога.[8] И об этом мы поговорим во второй части нашего небольшого исследования.


[1]Александр Мень, …Ваш отец Александр (Бостон: Публикации Дианы Виньковецкой, 1998), BibleQuote.
[2]См. Барт, 62.
[3]См. Там же, 143.
[4]Ср. Там же.
[5]Там же.
[6]См. так же Ретиф, 72-73.
[7]Альберт Швейцер, «Мистика апостола Павла», Христос или Закон? Апостол Павел глазами новозаветной науки (Москва: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006), 33.
[8]См. Карл Барт, Мгновения (Москва: ББИ, 2006), 31.

суббота, 26 февраля 2011 г.

Мартин Лютер, Апостол Павел и Теория преуспевания


«И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда,а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам. (Рим.5:3-5).
«Этот текст сразу же выступает против тех болтунов, которые хотят видеть только сильных христиан и не желают терпеть слабых, но у христиан всегда есть вечная тоска, и, попадая в беду, они восклицают: «Авва, Отче! Для разума это ничтожное, ужасное, нелепое слово. Но Павел говорит: там, где есть этот вопль, там дети Божьи! Нет необходимости всегда быть сильным: ибо если Бог позволяет Иисусу погрузиться в крайнее лишения креста, то и с принадлежащими Ему он не будет обходиться иначе» (Лютер). 
Пусть за следующую цитату меня простят турки не знаю, что эта нация сделала Лютеру:
"Никто не должен заблуждаться: он не христианин, а турок и враг Христа, если он хочет жить без трудностей" (Лютер)

Несколько цитат Карла Барта из "Послания к Римлянам" в продолжении темы "Бог под арестом"



В продолжение начатого разговора хочу привести мнение человека, чей авторитет в области богословия остается непоколебимым и спустя несколько десятилетий после его смерти. Карла Барта называют самым значимым богословом двадцатого столетия, а его работу "Послание к Римлянам" одной из самых важных богословских работ за всю историю Церкви.
«Но «учащий других, почему ты не учишь самого себя?. Миссия предполагает посланичество, поучение – наученность, раздаяние – принятие. Что же тогда с обладанием закона, если он не исполняется, если Бог не объявляет себя  сторонником этих обладающих? Что со следом откровения, если само откровение не продолжается? Что со взглядом туда, где должен стоять Бог, если Его там больше нет?»
«Если Бог не за тебя, то и ты не можешь быть за Него, а лишь против Него. Мир проницателен. Он не признает твоего мнимого превосходства. Очень скоро он будет считать тебя плотью от плоти своей и костью от кости своей. Если ты сам недостоин, то ты никогда не можешь действовать, работать для Бога, направлять к Нему. Место, которое ты, собственно по праву, хотел бы занять, искажается до своей полной противоположности. Ты совершаешь нечто абсолютно противоположное миссии, когда миссионерствуешь, не будучи посланным. Там, где есть закон, «мир» ожидает исполнения закона; там, где есть след откровения, он ищет само откровение. Он все время терпеливо верит в высокие требования, которые выдвигают в своей среде дети Божьи. Мин не является совершенно невосприимчивым по отношению к реальности. Однако он совершенно не восприимчив по отношению к иллюзиям. Если он видит себя обманутым в отношении призванных и просвещенных, он понимает, что ему предлагаются лишь потемкинские деревни; все, противостоящее ему в детях Божьих, не есть нечто иное, нечто новое, нечто непобеждающее; и тогда после краткого изумления он отворачивается  от странного спектакля, ложного сообщества Божьего и чувствует себя снова утвержденным и оправданным в качестве «мира». Обладая правильным инстинктом в отношении истины, он не позволит ничем обмануть себя, протестуя против своего обращения к «Богу» праведников. Этот «Бог» - просто идеология, если люди занимают место Бога без Бога, если единый и всеобъемлющий – это не сам Бог и только Бог, но люди, хотя они, возможно, самым чистым и благородным образом хотят быть чем-то с Богом и совершать нечто вместе с Ним». Барт отмечает, что возражения мира против Бога справедливы только там, где им верующими предлагается Бог, они же не видят ничего кроме пустоты. «Из-за вас имя Божье злословят среди язычников» (Ис. 62:5). «Борцы за Бога без Бога подобны путнику, который стоит у указателя, вместо того, чтобы идти по указанному пути. Указатель стал бессмысленным, бессмысленна их вера, их молитва, их библейская точка зрения». Таким образом, люди от религии атакованы на своей территории своим же собственным оружием. 
 И еще несколько мыслей Барта об истинном единстве верующих.
«Все они согрешили и лишены славы Божьей. В этом понимании происходит уничтожение всех различий и осуществляется необычная связь, которая должна обеспечить необычное разделение. Наша солидарность друг с другом не может быть основана на чем-то позитивном, так как во всем по-человечески позитивном («религиозные склонности», «нравственное сознание», «человечность») всегда уже находятся зародыши социального разложения. В этом позитивном позитивно лишь нечто различное и основывающее различие. Реальная общность между людьми существует в негативном – в том, чего им не хватает. Мы познаем, что все мы – братья, познавая, что все мы – грешники».

четверг, 24 февраля 2011 г.

Николай Бердяев О РАБСТВЕ И СВОБОДЕ ЧЕЛОВЕКА Опыт персоналистической философии


Николай Бердяев
О РАБСТВЕ И СВОБОДЕ ЧЕЛОВЕКА Опыт персоналистической философии

Г л а в а  III2

b) Прельщение и рабство коллективизма. Соблазн утопий. Двойственный образ социализма

 

Человек в своей беспомощности и покинутости, естественно, ищет спасения в коллективах. Человек согласен отказаться от своей личности, чтобы жизнь его была более обеспеченной, он ищет тесноты в людском коллективе, чтобы было менее страшно. Жизнь человеческих обществ, первобытных кланов началась с тесных коллективов, с первобытного коммунизма. Тотемистические культы связаны с социальными коллективами. И на вершине цивилизации, в XX веке, вновь образующиеся коллективы требуют культов, в которых может обнаружиться переживание первобытного тотемизма. Социологическая религия, которую проповедует Дюркгейм, есть переживание тотемизма, который он открыл в обществах диких племен. Прельщение и рабство коллективизма занимает главное место в человеческой жизни. В человеческой личности происходит перекрещивание различных социальных кругов и группировок. Об этом говорит Зиммель, который видел в обществе лишь взаимодействие индивидуумов. Человек принадлежит к разным социальным группировкам — семье, сословию и классу, профессии, национальности, государству и т. д. Объективируя эти группировки, которые имеют лишь функциональное к нему отношение, он представляет себе их коллективами, в которых он чувствует себя подчиненной частью и в которых он растворяется. Но веком коллективизма нужно называть время, когда частичные и дифференциальные социальные группировки обобщаются и универсализируются. Образуется как бы единый централизованный коллектив, как верховная реальность и ценность. Тогда начинается настоящее прельщение коллективизма. Коллектив начинает играть роль церкви, с той разницей, что церковь все-таки признавала ценность личности и существование личной совести, коллективизм же требует окончательно экстериоризации совести и перенесения её на органы коллектива. С этим связано принципиальное различие между соборностью и коллективизмом. Церковная соборность часто принимала в истории формы рабства человека, отрицания свободы, она часто бывала фикцией, но самый принцип христианской соборности может быть лишь персоналистическим. Соборность, как духовная общность, находится в субъекте, не объекте, означает качество субъекта, раскрытие в нем универсальности. Объективация соборности, перенесение её на социальные институты всегда означало рабство. Прельщение и рабство коллективизма есть не что иное, как перенесение духовной общности, коммюнотарности, универсальности с субъекта на объект, объективации или частичных функций человеческой жизни, или всей человеческой жизни. Коллективизм всегда авторитарен, в нем центр сознания и совести помещен вне личности в массовых, коллективных социальных группировках, например в войске, в тоталитарных партиях. Кадры, партии могут довести сознание личности до паралича. Возникают разного рода коллективные сознания, которые могут сосуществовать с личным сознанием. Человек может обладать личным сознанием и личными суждениями, и вместе с тем это личное сознание может ограничиваться и даже порабощаться коллективными эмоциями и суждениями. При этом массовые эмоции могут вызывать жестокость и кровожадность, но могут вызывать великодушие и жертвенность. В коллективе у человека ослабляется страх перед опасностью и потребность в гарантии безопасности. Это одна из причин прельщения коллективизма. Есть очень большая опасность в том, чтобы видеть в какой-либо организации конечную цель, а в остальной жизни средства, орудие. Таковы были иезуитский орден, некоторые тайные общества, тоталитарные партии, как коммунистические или фашистские. Все сильные и влиятельные организации имеют эту тенденцию, но иногда это принимает форму образования универсального коллектива, Левиафана . Тогда прельщение коллективизма достигает своих предельных форм порабощения человека. Всякая организация требует известной дисциплины, но, когда дисциплина требует отказа от личного сознания и совести, она превращается в тиранию коллектива. Церковь, государство, нация, класс, партия могут превратиться в тиранию коллектива. Но коллектив всегда предлагает личности усиление её энергии в борьбе. Изолированная личность с трудом может бороться за жизнь. Коллективизм, в сущности, порожден нуждой и беспомощностью человека. Более нормальное, менее беспомощное и страдальческое состояние приводит к индивидуализации. Когда обвиняют рабочих в том, что они не понимают верховной ценности личности, подозрительно относятся к правде персонализма и полагаются исключительно на коллективы, то забывают, что изолированный рабочий совершенно беспомощен и раздавлен, в профессиональном же союзе или социалистической партии он делается силой и может бороться за улучшение своего положения. Социализация хозяйства необходима для защиты личности рабочего, но она должна привести к социальному персонализму. Это есть парадокс справедливой организации общества.
Существуют разные ступени общности и солидарности людей: общечеловеческая, национальная, классовая, персоналистически-человеческая. Преобладание общечеловеческой и персоналистически-человеческой общности и солидарности над национальной и классовой означает также победу личности, личного достоинства и личной ценности над объективированным коллективом. Человек должен достигнуть состояния, в котором он больше не будет классироваться, т. е. пригвождаться к какому-либо коллективу. Это означает также победу над гордостью национальной, классовой, конфессиональной, семейной, военной, которая гораздо сильнее гордости личной и дает повод для усиления этой личной гордости. Социальные группы могут и расширять и суживать объем личности. Но преобладание социальной группы над личностью, детерминация личности социальной группой в конце концов лишает личность свободы и мешает достижению универсального содержания жизни. Мы говорим лишь метафорически о существовании общественного сознания, национального сознания, классового сознания. Сознание имеет экзистенциальный центр всегда в человеке, в личности. Но возможна такая экстериоризация сознания в процессе объективации, что создается прочная иллюзия коллективного сознания. Реально существует коллективное бессознательное, а не коллективное сознание. Соборное сознание, или то, что кн. Сергей Трубецкой называет социализмом сознания, тоже существует, но оно есть лишь качественная ступень универсального личного сознания, достижение личностью коммюнотарности. Общество предполагает раздельность его членов, изначальная слиянность не есть общество, и в ней нет личности (Эспинас). Но эта раздельность совсем не противоположна коммюнотарности, соборности и не исключает её. Ошибочно было бы сказать, что в коллективе нет никакой реальности, нет ничего экзистенциального. Но в коллективе это реальное искажено экстериоризацией и это экзистенциальное, связанное с общностью людей, умалено объективацией. Разделение личных и социальных актов есть абстракция, и абстракция эта в христианском сознании служила оправданием несправедливого и глубоко антихристианского социального строя. Всякий личный акт в человеческой жизни есть вместе с тем и социальный акт, в нем неизбежна социальная проекция. Человек не есть замкнутая в себе монада. Всегда существует социальное излучение человеческой личности, даже в наиболее интимных своих мыслях она несет людям освобождение или порабощение. Но и всякий социальный акт, направленный на общество и общественные группировки, есть вместе с тем и личный акт. Социальные акты правителя государства, хозяина предприятия, главы семьи, лидера партии суть и личные акты, за которые он ответствен. Нельзя быть деспотом и эксплуататором и быть хорошим христианином или просто человечным в личной жизни. Социальное всегда находится внутри личности. Прельщение и рабство коллективизма означает, что социальное выброшено вовне, и человеку представляется, что он часть этого выброшенного вовне социального. Например, национальная или классовая гордость есть и личная гордость, но человеку представляется, что эта гордость есть добродетель. Это есть величайшая ложь, которая наполняет человеческую жизнь. Национальный и классовый эгоизм есть также личный эгоизм. Ненавистнический национализм есть личный грех. Преступления, которые человек совершает во имя коллективов, отождествляя себя с ними, суть преступления личные. Это преступления раба-идолопоклонника. Но существует несомненный конфликт между развитием личности и развитием коллективных групп разных ступеней. Коллективные группы могут суживать объем личности и разрушать целостность личности, превращая её в свою функцию. Это может делать национальность, государство, класс, семья, партия, конфессия и пр. Коллективизм есть всегда одержимость ложной идеей отвлеченного единства и тоталитаризма. Такое единство есть рабство человека. Освобождение человека предполагает не единство, а кооперацию и любовь разнородных элементов. Духовный федерализм должен быть противопоставлен духовному централизму. Ложна не только идея единства, но и идея отвлеченной справедливости. Есть парадокс справедливости. Справедливость сама по себе не индивидуальна, она утверждается, как «общее», общеобязательное, универсальное. Но отвлеченная, не индивидуальная справедливость, как господство общего над индивидуальным, делается несправедливостью. Настоящая справедливость есть справедливость индивидуальная. Пафос справедливости может быть пафосом коллектива, а не пафосом личности, может поставить субботу выше человека. Справедливость свята, но справедливость может прикрывать прельщение и рабство коллектива, суверенитет общего и безличного. Справедливость не должна экстериоризировать совесть личности, обобществлять её. Справедливость делается дурной, когда она не связана с целостной личностью и свободой, с жалостью и любовью. Идея равенства может иметь в известный момент практически полезное значение, быть борьбой за освобождение и достоинство человека. Но сама по себе идея равенства пустая, она сама по себе не означает возвышения каждого человека, а завистливый взгляд на соседа. И все же персонализм основан на равенстве всех людей перед Богом. Правда революции есть правда свободы и достоинства каждого человека, не всех, а каждого. «Всех» есть общее,  «каждого» есть личное, индивидуальное. Есть две цели в социальной жизни — уменьшение человеческих страданий, бедности и унижения и творчество положительных ценностей. Возможен конфликт между этими целями, но в конце концов они соединимы, потому что уменьшать человеческие страдания, бедность и унижение — значит раскрывать человеку возможность творить ценности.

Несколько выдержек из книги Адина Штейнзальца и Амоса Функенштейна "Социология невежества"



И снова в продолжение начатой темы о церковном автократизме хочу привести несколько цитат из используемой мной в работе над "Бог под арестом" книги "Социология Невежества" Адина Штейнзальца и Амоса Функенштейна
"...Реформации, которая начертала на своем знамени три лозунга, каждый из которых выражал протест против посредничества церкви между верующим, будь он даже совершенейшим простаком, и источниками его веры. Основатель Реформации сам был доктором теологии, и поэтому протестантская церковь начиналась не с чистого бунта, а зарождалась в самом богословии, в недрах которого на протяжении многих поколений спонтанно зрело возмущение против церковной системы, то есть против социальной замкнутости церкви, против ее закрытой иерархической системы. .... Реформация выдвинула три лозунга. Вот они: "Только через Писание, только благодатью, только верою" (Sola scriptura, sola gratia, sola fide). Это означало, что верующий, желавший читать святые тексты, уже не нуждался в явном посредничестве церкви. То же самое относилось к божественной благодати и к таинствам. Чтобы соучаствовать в них, протестантскому верующему уже не нужен был специальный священник, он мог полагаться на собственные свои силы. По правде говоря, со временем, по мере развития протестантизма, таинство превратилось исключительно в символ. Смысл этого заключался в том, что уже не требовалось особого священнослужителя, благодаря действиям которого во время мессы происходит чудо преосуществления хлеба и вина. ...
В этой связи особо важным пунктом, имеющим отношение к нашей теме, является переход, или, если можно так выразиться, возвращение протестантизма к совершенно иному понятию о церкви. Церковь, как понимается в католичестве, - это в основе своей церковь людей компетентных, достойных, сообщество избранников, посвященных посредством таинства. Такое понятие церкви не согласуется с убеждением, что церковь - это сообщество всех верующих. Ибо церковь, являющаяся сообществом верующих, - это по необходимости открытая церковь. Функции священника в разного рода протестантских церквах и сектах претерпели крутое изменение и свелись к отправлению пастырских обязанностей. И поскольку общепринятое убеждение гласит, что телом церкви является все сообщество верующих, постольку за каждым верующим сохранялось право в той или иной мере участвовать в ритуале, таинстве, догматике и в прочих вещах, которые приближают к знанию. Дело дошло до того, что в особо радикальных сектах исчезли функции главы общины, наставника, духовного пастыря и каждому члену общины было предоставлено право вещать по наитию святого духа, как это происходит и поныне в некоторых протестантских сектах".
Итак, обсуждаем...

Бонхеффер Дитрих О ГЛУПОСТИ


Глупость - еще более опасный враг добра, чем злоба. Против зла можно протестовать, его можно разоблачить, в крайнем случае его можно пресечь с помощью силы; зло всегда несет в себе зародыш саморазложения, оставляя после себя в человеке по крайней мере неприятный осадок. Против глупости мы беззащитны. Здесь ничего не добиться ни протестами, ни силой; доводы не помогают; фактам, противоречащим собственному суждению, просто не верят - в подобных случаях глупец даже превращается в критика, а если факты неопровержимы, их просто отвергают как ничего не значащую случайность. При этом глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой; и даже становится опасен, если в раздражении, которому легко поддается, он переходит в нападение. Здесь причина того, что к глупому человеку подходишь с большей осторожностью, чем к злому. И ни в коем случае нельзя пытаться переубедить глупца разумными доводами, это безнадежно и опасно.
Можем ли мы справиться с глупостью? Для этого необходимо постараться понять ее сущность. Известно, что глупость не столько интеллектуальный, сколько человеческий недостаток. Есть люди чрезвычайно сообразительные и тем не менее глупые, но есть и тяжелодумы, которых можно назвать как угодно, но только не глупцами. С удивлением мы делаем это открытие в определенных ситуациях. При этом не только создается впечатление, что глупость - прирожденный недостаток, сколько приходишь к выводу, что в определенных ситуациях люди оглупляются или дают себя оглуплять. Мы наблюдаем далее, что замкнутые и одинокие люди подвержены этому недостатку реже, чем склонные к общительности (или обреченные на нее) люди и группы людей. Поэтому глупость представляется скорее социологической, чем психологической проблемой. Она не что иное, как реакция личности на воздействие исторических обстоятельств, побочное психологическое явление в определенной системе внешних отношений. При внимательном рассмотрении оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политической или религиозной) поражает значительную часть людей глупостью. Создается впечатление, что это прямо-таки социологический и психологический закон. Власть одних нуждается в глупости других. Процесс заключается не во внезапной деградации или отмирании некоторых (скажем, интеллектуальных) человеческих задатков, а в том, что личность, подавленная зрелищем всесокрушающей власти, лишается внутренней самостоятельности и (более или менее бессознательно) отрекается от поиска собственной позиции в создающейся ситуации. Глупость часто сопровождается упрямством, но это не должно вводить в заблуждение относительно ее несамостоятельности. Общаясь с таким человеком, просто-таки чувствуешь, что говоришь не с ним самим, не с его личностью, а с овладевшими им лозунгами и призывами. Он находится под заклятьем, он ослеплен, он поруган и осквернен в своей собственной сущности. Став теперь безвольным орудием, глупец способен на любое зло и вместе с тем не в силах распознать его как зло. Здесь коренится опасность дьявольского употребления человека во зло, что может навсегда погубить его.
Но именно здесь становится совершенно ясно, что преодолеть глупость можно не актом поучения, а только актом освобождения. При этом однако, следует признать, что подлинное внутреннее освобождение в подавляющем большинстве случаев становится возможным только тогда, когда этому предшествует освобождение внешнее; пока этого не произошло, мы должны оставить все попытки воздействовать на глупца убеждением. В этой ситуации вполне очевидна тщетность всех наших усилий постичь, о чем же думает "народ" и почему этот вопрос совершенно излишен по отношению к людям, мыслящим и действующим в сознании собственной ответственности. "Начало мудрости - страх Господень" (Пс 110, 10). Писание говорит о том, что внутреннее освобождение человека для ответственной жизни пред Богом и есть единственно реальное преодоление глупости.
Кстати, в этих мыслях о глупости все-таки содержится некоторое утешение: они совершенно не позволяют считать большинство людей глупцами при любых обстоятельствах. В действительности все зависит от того, на что делают ставку правители - на людскую глупость или на внутреннюю самостоятельность и разум людей

вторник, 22 февраля 2011 г.

Продолжая работу над "Бог под арестом" 22 февраля 2011

В евангелиях мы читаем о том, что книжники, фарисеи и садукеи постоянно задавали Христу вопросы, однако наступает момент описанный в Евангелие от Матфея 22:46 «и с того дня никто уже не смел спрашивать Его». Момент истины настал, когда те, кто постоянно хотел блеснуть своей ученостью, когда те, кто постоянно хотели доказать что от плотника из Назарета не стоит ожидать ничего путного были вынуждены признать, что Он знает больше их. Но вот, что удивительно – с этого дня они уже не ищут того, что были уловить Его в непоследовательности, ереси или невежестве, с этого момента они ищут Его убить. Именно так действует религиозная система: "если мы не можем тебя изменить или сломать, то мы тебя уничтожим". 
...
Я все больше и больше убеждаюсь в том, что быть религиозным еще не означает быть правым. Церковные лидеры, порой выдающиеся в определенных сферах, но всего лишь люди, а значит они как и все другие представители человечества не могут претендовать на непогрешимость в своих словах, действиях и отношениях. Нам же почему-то свойственно приписывать им богодухновенность. И именно наша позиция и отношение служит лучшим вдохновителем их автократизма. В истории человечества часто возникает вопрос: Виновен ли человек в преступлениях совершенных им по чужой воле? Один из шокирующих масштабами своего злодеяния примеров – Катынь – тысячи поляков убиты русскими, виновны ли простые исполнители? Виновны! И их вина – молчаливое согласие совершать зло, пусть и по чужой воле. Так и в случае церковных автократий. Мы, простые люди, оказавшиеся под гнетом их авториторизма, мы сами виноваты в том, что происходит. И мы будем виновными ровно столько, сколько мы будем это терпеть.

воскресенье, 20 февраля 2011 г.

Цитата дня

«Дети больше всего учатся на примере родителей. Что они увидят, то вы и получите! »Рав Ноах Орловек

Смерть "Иова"


Несколько месяцев назад на блоге обсуждалась тема страданий Иова в контексте жизни современного христианина. Это происходило в темах «Разговор», «Иов и его жена» и «О непостижимом».  Человек, которого подразумевали эти статьи и который принимал участие в их обсуждении, хотя мы и не называли по его просьбе, вчера не стало. Он умер в возрасте 38 лет от рака, а за год до этого от такой же болезни умер его сын, теперь его жена осталась одна с тремя детьми. Дима, так звали нашего «современного Иова» надеялся на исцеление, ждал его, тем более, что через разных пророков ему было сказано о том, что его болезнь не к смерти (говорю об этом с его слов). Однако, когда от него отказались врачи, отправив домой умирать и передав его на попечение хосписа, один из пророков, который ранее говорил ему о жизни, теперь «передал»: «приготовься, забираю».
Я до сих пор не понимаю случившегося, у меня такие же вопросы, какие были у Димы в отношении его сына, а позже и в отношении его самого: «Почему не происходит чуда?» «Почему Иисус не отвечает?»… «Молчание» Христа или наша собственная «глухота» в данном случае становится самым тяжелым фактором – либо Он нам по каким-то причинам не отвечает, либо мы Его по каким-то причинам не слышим, либо слышим искаженно. Анализируя Евангелие мне кажется, что я не могу вспомнить случая, когда бы ко Христу пришли с просьбой помочь и Он бы отказал кому-то – ответ был всегда, тогда почему его нет сегодня. Я отнюдь не хочу сказать о том, что Бог не отвечает, я бы солгал…  В моей собственной жизни было множество чудес и свидетельств Божьего вмешательств, хотя кто-то мог бы сказать, что это просто везение или естественный процесс. Однако, когда получаешь ответ на свою молитву, случившееся воспринимается именно как чудо. И вот здесь у меня снова вопрос, но ведь и Дима молился, но ведь и его семья молилась, да так, как может быть я никогда не молился…
Конечно же, я понимаю, что он далеко не первый верующий человек, который в факте своей смерти столкнулся с проблемой не исполнившихся ожиданий в своей земной жизни, взять хотя бы свидетельство из одиннадцатой главы Послания к Евреям. Концовка этой главы утешает нас словами: «И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства» (Евр.11:39,40). И все же, все же есть что-то трагическое и угнетающее в оставленной без ответа молитве. Дима часто цитировал слова «просите и получите, стучите и откроют вам…», «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Матф.7:9-11)…
Я понимаю своим разумом, что ответ есть, но сердцем своим его не чувствую. С кем бы не обсуждал этот вопрос, в ответ не слышал ничего кроме молчания. В Ветхом Завете мы находим свидетельство праведника Иова, который заболел неизлечимой и самой страшной болезнью своего времени, но был исцелен Богом, в этой ситуации мы видим другого праведника, который умер…